ПРЕДАНИЯ О НАВОИ. Клевета завистника
Светлейший хазрат Навои при своей жизни не только возвысился над поэтами своего времени, но и был во дворце Хусейна Байкары его ближайшим советником и наперсником. Прежде чем предпринять какое дело, султан непременно обращался к Навои и делился своими раздумьями. Так уж повелось, что слово Навои было весомо, и сказанное им воплощалось на деле. Да и сам Навои как поэт своим ясным умом, мудростью и человеколюбием отменно заслуживал этого. Поэтому, должно быть, в стране царило благоденствие, и народ жил в мире и спокойствии.
Но уж как водится, у всех добрых людей бывают свои враги, так и Навои не был избавлен от завистливо относящихся к нему и стремившихся запятнать его славное имя. Эти люди с чёрным нутром не раз возводили наветы на Навои, но в конце сами оказывались опозоренными, а поэт ещё более обретал славу и известность.
В один из дней задумал один заклятый недруг Навои из своей чёрной зависти оклеветать во что бы то ни стало любимца султана.
«Интересно, почему Навои не женится и всё ходит бобылём? Здесь что-то не так, - рассуждал про себя завистник. – Сам в молодых летах, полон сил, а всё не женится. Это неспроста, здесь что-то кроется. Надо будет проследить за ним и разузнать эту тайну. Если мои догадки оправдаются, то не избежать ему падишахской кары». И, подумав так, стал он подслеживать за Навои.
Однажды, проходя по улице, где жил поэт, он заметил, что калитка кельи Навои была приоткрыта. «Наконец-то мне повезло», - обрадовался завистник, и подойдя вплотную к дверям, тихонько заглянул внутрь. И что же он видит? Посреди комнаты по обе стороны от Навои стоят двое влюблённых – прекрасный юноша и чудесной красоты девушка, приклонив свои головы к плечам поэта и о чём-то страстно шепча. Выждавший-таки своего часа завистник стремглав побежал во дворец Хусейна Байкары. Упав ниц перед падишахом, он, задыхаясь, выпалил:
- Вели выслушать, о мой государь!.. Мне удалось застать самого хвалёного поэта Алишера Навои за постыдным деянием. Ваше Великородие, прикажите доставить во дворец этого нечестивца и наказать по заслугам.
Султан Хусейн Байкара не поверил этим словам и, недоумевая, спросил:
- Это что за постыдное деяние совершил мой друг Алишер, чтобы я мог его наказывать?
- О повелитель мира! – продолжал тот человек, что был с чёрной завистью в душе. – Клянусь Аллахом, что говорю я правду. Только что своими глазами я видел в доме Навои, всеми почитаемого шаира, одного юношу и одну девушку, предававшихся наслаждениям, и сам своими ушами слышал страстные слова. Несравненной красоты девушка и не менее прекрасный юноша стояли подле Навои, приклонив к его плечам свои головы, и о чём-то сладко шептали.
Услышав такое, падищах Хусейн Байкара наполнился гневом. Затем, подумав, он решил про себя: «Как бы там ни было, а всё же надобно проверить», - и приставил к дому Навои одного своего соглядатая.
Когда день угас, и опустились сумерки, в комнате Навои зажглась свеча и тускло осветила двор. Соглядатай, прислушавшись, стал различать некоторые слова, доносящиеся из жилища поэта, и, похоже, что это были голоса юноши и девушки, которые давали друг другу обет верности в любви. Тот соглядатай тоже не замедлил явиться во дворец.
Хусейн Байкара, взяв своих приближённых, поспешно прибыл к дому Навои и постучал в калитку. Ее не отворяли. Падишах, заглянув в расщелину в стене, увидел, как в келье поэта потухла свеча и потом снова зажглась. И тогда сомнения Хусейна Байкары еще больше укрепились, и он поверил в истинность слов доносчика. Султан решил изобличить Навои в пороке и наказать его за это. Стали посильней стучать в калитку. Спустя некоторое время во двор вышел с рассеянным взором и полный каких-то дум Алишер Навои. Увидев перед собой гостей – Хусейна Байкару и его приближённых, он любезно пригласил их в дом:
- Проходите, достопочтенные, милости прошу. Да благословенны будут ваши стопы.
Хусейн Байкара, ничуть не подав виду, учтиво ответил на приветствие Навои и стал расспрашивать его о самочувствии. Осмотрев кругом комнату, он ничего особенного не заметил, тем более чужого присутствия. Удивился султан и не мог слова вымолвить. Затем, выйдя из своего замешательства, он, наконец, заговорил:
- Мой друг Алишер. Признаюсь, нас вынудили прийти сюда некоторые неблаговидные стороны вашего поведения. Надеюсь, вы дадите прямой ответ на мои вопросы.
Слыша эти желчные слова падишаха, Навои опешил и стал ломать голову, теряясь в догадках.
- Прошу выражаться более определённо, султан Хусейн Байкара, - сказал поэт. – Какую же, позвольте узнать, я допустил провинность, которая так разгневала вашу светлость? О том, что смертны мы все, я ведаю, а про то поведение своё, что огорчило вас, ей богу, не ведаю.
- Только что, приклонив головы к вашим плечам, объяснялись в чувствах своих двое влюблённых. Скажите-ка, любезный, куда вы их девали? – чинил допрос султан. – Я хотел бы попросить вас передать нам этих непонятно откуда взявшихся жениха и невесту. Их следует строго наказать за непристойный поступок. Дабы не заблагорассудилось отныне тайно встречаться в вашей худжре.
От этих слов, не удержавшись, громко рассмеялся Навои. Падишах ещё больше разозлился, видя этот смех поэта. С трудом остановив свой невольный смех, Алишер Навои сказал:
- О мой шах, поверьте, для ваших сомнений и подозрений решительно нет никаких оснований. Когда ко мне приходит вдохновение и я приступаю к созданию газели или более крупного сочинения, то начинаю разговаривать с самим собой, беседовать с близкими сердцу людьми – друзьями, приятелями. И об этой моей привычке, приобретённой ещё в молодости, кто-кто, а вы, таксыр, должны были бы знать больше всех моих знакомых. Я так поступаю с единственной целью – чтобы мои сочинения не выглядели неправдоподобными. Вы же знаете, щахиншах, что в эти дни я заканчиваю оставшиеся дастаны своей «Хамсы» - «Пятерицы». Вот и в минувший вечер, вызвав к себе видения Фархада и Ширин, до самого утра я пребывал в беседе с ними. Фархад и Ширин, встретившись в саду, говорили друг другу сердечные слова влюблённых. Затем они разлучились. Пережитое и прочувствованное ими я переложил на бумагу. А если у вас всё же остались сомнения, то вот, поглядите сами, - и Навои показал свиток, на котором цветистой арабской вязью были выведены только что написанные строки:
С волнением Фархад раскрыл письмо-послание.
Дрожь пронизала стан богатыря могучий,
Был трепет тот посланию Ширин созвучен.
Фархад душой поник. Сметён любви лавиной,
Пред ним – зари цветник? иль мир лежит руиной?
И грудь исторгла стон – в тон соловьиной песне,
Осыпался цветок души его чудесной.
«Ах, колесо судьбы! Ах, как оно жестоко!
Злой рок нас разлучил. Иль слепо неба око?
Твоею спутницей ступать бы, милый, рядом,
Рука в руке сидеть бы нам в тени прохладной.
Стать б солнцем для тебя, что алчет дно колодца,
И соловьём, чья трель в ночи беседой льётся.
Когда тебе ладонь вдруг уколоть случится, -
Занозу извлекла б иглой своей ресницы.
Попалась бы соринка иль пыль тебе под ноги, -
Шелками своих кос смела б я их с дороги.
Увидеть облик свой вдруг в зеркале захочешь, -
Смотри в мои глаза: он в них и днём и ночью.
Душа твоя томима если будет зноем, -
Уст поднесу я ключ к тебе с водой живою.
Разлуки меч рассёк на части сердце милой,
Ах, без тебя, любимый, жизнь моя постыла».
Эти строки Навои произвели сильное впечатление на Хусейна Байкару, он попросил прощения у поэта и отправился во дворец, чтобы немедленно наказать клеветника.
А что же Навои?..
Он зажёг свечу и взял в руку калам, чтобы дальше описать беседу между Фархадом и Ширин.
«Книга Изречений. Восточные миниатюры» Т., «Фан»,1992 г.